убежище шикарного енота и акулоголовой женщины

[йогурт]

[йогурт]

Здесь не будет ничего, кроме наших ночных похождений.
Наше мнение на прочитанное, посмотренное, какие-то наши работы, которые хотим показать общественность с целью "ха-ха", а может и заинтересовать.

[Helheim]

[Helheim]

[йогурт]

Старый моряк.

Соленый ветер, словно голодный зверь, яростно трепал седые волосы старого Константина, срывал с голов случайных прохожих нелепые рыбацкие кепки и хрипло завывал в натянутых, как струны, снастях прибрежных суденышек. Пропитанный солью, пронизанный холодом, он проникал под кожу, вызывая озноб даже у самых закаленных моряков. Константин, прозванный Моряком за то, что казалось, он родился с запахом йода и соли, стоял на краю изъеденной временем и ветром скалы. Его лицо, изрезанное глубокими морщинами, словно карта неизведанных морей, было обращено к бушующему океану. Каждая складка на его коже, каждый шрам рассказывали свою собственную историю - о штормах, кораблекрушениях, потерянных друзьях и чудесных спасениях. В запавших, словно два тусклых уголька, глазах плескалось не столько страх, сколько печальное, смиренное знание. Он видел это раньше. Не эту конкретную бурю, с ее неистовой яростью и пеной, вздымающейся до самых небес, но предвестники, тихие шепоты, которые большинство игнорировало.

Морские птицы, обычно с криками кружащие над берегом в погоне за ускользающей рыбой, исчезли. Не было ни одной чайки, ни одного альбатроса – словно сама природа бежала в страхе. Рыба, словно по команде, ушла вглубь, оставив пустые сети, висящие безжизненно на причалах. Но самым тревожным было не это. Самым страшным были странные, низкие звуки, доносившиеся из глубин, пульсирующие, как сердце, бьющееся все медленнее и медленнее, словно у умирающего гиганта. Эти звуки не слышали ушами – их чувствовали кожей, костями, самой душой.

«Они идут, - прохрипел он, его голос, и без того скрипучий, потонул в реве ветра, превратившись в еле слышный шепот. - Проснулись».

Никто ему не верил, конечно. Молодые моряки смеялись за его спиной, бормотали о старческом маразме, приправляя свои шутки грубыми рыбацкими ругательствами. Они списывали все на его возраст и пристрастие к дешевому рому. Но он знал. Он читал старинные, пожелтевшие книги, найденные в пыльных сундуках старых капитанов, книги, исписанные странными символами и полные жутких легенд. Он слушал шепот ветра, чувствовал дрожь земли под потрескавшимися подошвами своих башмаков, ощущал перемены в самом дыхании океана. Он знал, что в темных глубинах, куда не проникает даже слабый луч солнечного света, дремлют существа, чье пробуждение предвещает не просто беду, а конец всего известного мира.

Первые знаки проявились незаметно, словно тихий кашель перед бурной болезнью. Странные течения, внезапно возникающие и выворачивающие небольшие рыбацкие лодки наизнанку, словно игрушки. Водовороты, появляющиеся из ниоткуда и заглатывающие целые флотилии, не оставляя после себя ни щепки, ни следа. Сначала их списывали на несчастные случаи, на капризы погоды. Но затем... Затем появились они.

Гигантские, неясные тени, колыхающиеся под поверхностью, заставляющие даже солнце померкнуть от ужаса. Щупальца, толщиной с корабельную мачту, обвивающие прибрежные скалы, ломающие их, как спички, с хрустом и грохотом, разносящимся на мили вокруг. Первым было замечено существо, похожее на живую гору, сотканную из гниющих водорослей, затонувших кораблей и белеющих костей, чьи-то последние, безмолвные свидетельства трагедий, произошедших в морской пучине. Оно медленно, но неумолимо выползло на берег, раздавливая жалкие дома, как карточные домики, его пасть, полная рядов острых, как лезвия бритв, зубов, изрыгала смрад гнили и разложения.

Затем появился второй. Змея, длиной в несколько километров, с чешуей, похожей на застывшую вулканическую лаву, искрящуюся внутренним жаром, и глазами, горящими, как угли в адском пламени. Она обвилась вокруг скалистых островов, словно удав, стискивая их в прах с чудовищной силой, превращая вековые скалы в песчаные дюны.


Третий был самым страшным, самым непостижимым для человеческого разума. Нечто аморфное, пульсирующее, сотканное из самой тьмы, из самых глубоких кошмаров, воплощенных в реальность. Оно заполняло океан, поглощая свет, оставляя за собой лишь ледяную, парализующую пустоту, где не было ни жизни, ни надежды. Вода, захваченная этим существом, замерзала моментально, превращаясь в черное, непроницаемое стекло.

Паника охватила мир, словно лесной пожар, раздуваемый ветром. Люди бежали, бросая все, пытаясь спастись от неминуемой гибели, бежали куда глаза глядят, в надежде найти убежище, но где можно спрятаться от существ, что правят морями, от сил, которые старше самого времени?

Константин стоял на скале, неподвижный, как древний маяк, наблюдая за хаосом, разворачивающимся внизу. Он видел корабли, отчаянно пытающиеся спастись, жалкие потуги людей противостоять невообразимому, их тщетные попытки сопротивления. Он видел, как некогда процветающие города превращаются в руины, как небо заполняется черными, ядовитыми облаками, несущими смерть и разрушение.

Он знал, что это конец. Конец всего, что он знал, конец человеческой эры.

Но в его глазах не было отчаяния, не было страха. Было лишь знание, глубокое, всеобъемлющее понимание. Он знал, что эти монстры – не просто чудовища, порожденные хаосом. Они – порождения забытых богов, существа, созданные для того, чтобы очистить землю от скверны, от грехов человечества, от его жадности и гордыни. Они – вестники перемен, безжалостные исполнители древнего, непостижимого замысла.

Моряк закрыл глаза, чувствуя, как соленые брызги омывают его лицо, словно благословение. Он услышал оглушительный рев приближающегося чудовища, почувствовал, как скала под его ногами содрогается, словно в предсмертной агонии.

И в последние мгновения своей жизни он услышал не рык, не яростный крик, а стон. Стон древней боли, невыразимой усталости, вечного бремени. Стон существа, которое вынуждено выполнять свою жуткую миссию.

Океан взревел, словно в агонии, и мир погрузился в хаос. Монстры восстали из глубин, и старый мир уступил место новому. Миру, где больше не будет места для человечества, миру, где древние силы вернули себе власть над планетой.

Но даже в самой кромешной тьме, в самом сердце хаоса, оставалась искра надежды, едва заметная, как мерцание звезды в ночи. Надежда, что из пепла старого мира возникнет нечто новое, нечто лучшее. Что даже в самых глубинах тьмы может расцвести жизнь, пусть и в совершенно иной форме.

Потому что даже морские монстры, пробудившиеся, чтобы уничтожить мир, были всего лишь частью великого, непостижимого цикла. Частью вечного прилива и отлива, частью космической симфонии разрушения и созидания. Частью конца, который всегда является началом. И в этом знании старый моряк обрел свое последнее, печальное утешение.

[йогурт]

Спойлер

[йогурт]

Мнение о Remedy. Считаю - справедливо.

[йогурт]

Скверна.

Океан вздохнул. Не свежим, соленым бризом, а гнилым, смрадным отрыжкой, пропитанной веками похороненных секретов. В городах, ослепленных неоновым светом и отравленных смогом, люди захлебывались в собственном величии. Они построили башни до небес, но потеряли связь с землей. Их сердца, когда-то полные надежды, превратились в черные, обугленные комья, пульсирующие в ритме алчности и эгоизма.

В темных углах сознания, в прокуренных подвалах, где мерцали свечи и шептали заклинания, расцветала новая чума. Сатанизм стал модным аксессуаром, оккультизм – забавой для пресыщенных. Слуги дьявола больше не пряталось в тени, а выходили на свет, наряжались в блестящие одежды, проникали в искусство, музыку, политику. Люди, потерянные в лабиринтах собственных пороков, охотно предлагали свои души в обмен на иллюзию власти и удовольствия.

Но то, с чем они играли, было куда страшнее, чем они могли себе представить. Тьма ответила. Из самых глубоких, неизведанных бездн океана, из мест, где царили вечный мрак и немыслимое давление, начали подниматься "они".

Сначала это были слухи, странные помехи в работе радаров, необъяснимые волны, разбивающиеся о берега без видимой причины. Затем появились фотографии, размытые, зернистые, но от того еще более пугающие. На них виднелись гигантские тени, движущиеся под водой, силуэты, ломающие все законы физики.

Они были за пределами человеческого понимания, древние и могущественные, порождения кошмаров, воплощенные в плоть и кровь, если, конечно, у них вообще были плоть и кровь в привычном нам понимании. Размером с горы, с щупальцами, обвивающими целые города, с глазами, горящими неземным пламенем, они вынырнули из глубин, чтобы предъявить свой счет.

Их появление было апокалипсисом, но не в религиозном, а в экологическом смысле. Они не принесли с собой ни ангелов, ни демонов. Они принесли лишь хаос и разрушение.

Первыми пали прибрежные города, поглощенные волнами, вызванными их движением. Затем настал черед мегаполисов, чьи башни, когда-то символы прогресса, теперь трескались и рушились под ударами колоссальных щупалец. Их рык, звук, пробирающий до костей, заставлял небо содрогаться, а землю дрожать.

Люди, гордые и самоуверенные, в одночасье превратились в беспомощных муравьев, обреченных на гибель. Их оружие, их технологии, их амбиции – все это оказалось бессильным перед лицом этой древней силы. Молитвы, обращенные к богам, которых они когда-то забыли, остались без ответа. Да и какие боги могли помочь им сейчас? Разве только те, чьи имена шептали в темных подвалах, чью волю они так охотно исполняли.

Но и им не было дела до своих жалких последователей. Они лишь наблюдали, как мир, погрязший в грехе, рушится, как цивилизация, построенная на лжи и лицемерии, обращается в пепел.

Когда все закончилось, на планете остались лишь руины, оплавленные камни и соленые озера. Морские чудовища ушли обратно в глубины, оставив за собой лишь опустошение. Но в этом опустошении была надежда. Надежда на то, что из пепла вырастет что-то новое, чистое и нетронутое. Надежда на то, что уроки прошлого будут выучены, а скверна, порожденная людьми, навсегда останется лишь мрачным воспоминанием.

Океан вздохнул. На этот раз – свежим, соленым бризом, пропитанным запахом свободы и новой жизни. Цикл завершился. Новый цикл начинался. Но кто знает, какие чудовища таятся в глубинах, и что они принесут с собой в следующий раз? Только время покажет.

[GMBeaze]

[GMBeaze]

[GMBeaze]

На оживленной площади Октоберфеста в Мюнхене, среди шумных палаток и радостных людей, можно увидеть необычного гостя - енота, который с интересом исследует окрестности. Он одет в традиционную баварскую dirndl (национальное платье), а на голове у него - шляпа с перьями.

Енот сидит за одним из длинных деревянных столов, держа в передних лапках бутылку пива. Он с удовольствием пробует знаменитый мюнхенский лагер, наслаждаясь атмосферой праздника. Вокруг него - счастливые посетители фестиваля, которые с улыбкой наблюдают за этим необычным гостем.

На столе перед енотом - традиционные баварские закуски: белые сосиски, брецели и жареный цыпленок. Он с интересом изучает новые вкусы, периодически делая глоток пива и обмениваясь веселыми жестами с окружающими.

[йогурт]

Энни, ты в порядке?


Энни, конечно, не могла изменить судьбу каждого человека, но она точно знала, что способна облегчить их непростой жизненный путь, немного улучшить их жалкое существование, сделать его чуточку светлее и радостнее. Она, наконец, научилась жить со своим уникальным даром, научилась видеть не только окутывающую мир тьму, но и согревающий душу свет.

И хотя она по-прежнему терпеть не могла зеркала, но она больше не боялась их, не вздрагивала при одном только взгляде на них. Потому что теперь, когда она вынужденно смотрела в них, она видела не только мрачные отражения чужих истерзанных душ, но и отражение своей собственной - души, измученной, но, тем не менее, сильной, души, способной на безусловную любовь и бесконечное сострадание. Души, которая, наконец, нашла свое истинное, высокое предназначение в этом жестоком и несправедливом мире.

Энни больше не чувствовала себя проклятой, изгоем общества. Она, словно феникс из пепла, переродилась в целительницу, способную видеть сквозь непроглядную тьму, читать чужие души и дарить надежду отчаявшимся. И именно в этом заключалась ее огромная сила, ее великая миссия.

Она по-прежнему вздрагивала при виде зеркала, ощущая знакомый холодок в животе, она больше не боялась его. Раньше зеркало было для нее пыточным инструментом, отражающим лишь грязь и уродство человеческой натуры. Теперь же, когда она смотрела в них, она видела не только искаженные отражения чужих душ, с их червоточинами страхов, паутиной лжи и запекшейся кровью предательств. Теперь она видела и надежду – слабый, но упрямый росток жизни, пробивающийся сквозь мертвую землю отчаяния. Она видела потенциал – искру Божью, дремлющую даже в самой падшей душе. И, главное, она видела отражение своей собственной – души, измученной, израненной, словно старый, заштопанный плед, но все еще живой и сильной. Души, способной на бесконечную любовь и безграничное сострадание, даже к тем, кто этого, казалось, не заслуживал. Души, которая, наконец, нашла свое предназначение, свою миссию в этом мире.

Энни больше не чувствовала себя проклятой. Она больше не была жертвой своего дара. Она научилась управлять им, направлять его, использовать его силу во благо. Она стала целительницей, видящей сквозь тьму, умеющей читать души, как открытые книги, и находить в них те самые страницы, которые нуждались в исцелении. И в этом заключалась ее истинная сила – не в способности видеть ужасное, а в умении разглядеть прекрасное даже в самом темном уголке человеческого сердца. Её кабинет в библиотеке постепенно превратился в подобие исповедальни, куда люди приходили не только за книгами, но и за советом, за утешением, за надеждой. Они чувствовали её искренность, её неподдельную заботу, и открывали ей свои самые сокровенные тайны. И Энни слушала, не осуждая, а понимая. Она видела их прошлое, но верила в их будущее. Она знала их слабости, но подчёркивала их сильные стороны. Она помогала им найти свой путь, поверить в себя, стать лучше.

Иногда, по ночам, Энни все еще мучили кошмары. Ей снились зеркала, наполненные ужасными отражениями, ей слышались крики о помощи измученных душ. Но теперь она знала, что не одинока в своей борьбе. Она знала, что есть люди, которые нуждаются в ней, которые верят в нее, которые благодарны ей за ее помощь. И это давало ей силы продолжать, не опускать руки, не сдаваться тьме.

Она по-прежнему предпочитала держаться подальше от зеркал, но если ей приходилось смотреть в них, она вспоминала слова Эллая: "Твой дар – это не проклятие, Энни. Это дар видеть правду. И правда всегда ведет к исцелению". И тогда она находила в себе смелость смотреть в зеркало, видеть себя и мир вокруг без прикрас, и продолжать делать то, что она должна делать – нести свет во тьму, исцелять раны и дарить надежду тем, кто ее потерял. Потому что даже в самой кромешной тьме всегда есть место для маленькой, но яркой искры. И Энни была той искрой.

Альтернативная концовка.

Spoiler: показать

Зеркала с каждым днем становились все страшнее, словно порталы в преисподнюю, из которых смотрели на нее глаза демонов. Отражения в них – все уродливее, все более искаженные, словно кривые зеркала в зловещем парке аттракционов. Они показывали ей грядущие катастрофы, словно кадры из фильма ужасов, надвигающиеся болезни, словно стаи голодных волков, и неминуемые смерти, похожие на черных ангелов, расправляющих свои крылья над головами обреченных. И она чувствовала себя бессильной, крошечной песчинкой перед лицом надвигающейся бури, неспособной предотвратить зло, остановить поток страданий, захлестывающий мир.


Однажды ночью, когда луна спряталась за плотными, как саван, тучами, Энни не смогла уснуть. Кошмары, которые преследовали ее с детства, стали еще более реалистичными, еще более ужасающими. Они обступили её со всех сторон, словно стая гиен, готовых разорвать на части. Она видела себя в зеркале, окруженную тысячами искаженных лиц, кричащих, молящих о помощи, обвиняющих её в своем несчастье, проклинающих её за своё бессилие. Их голоса сливались в оглушительный хор, проникающий в самый мозг, сводящий с ума.


Она проснулась в холодном поту, вся дрожа, как осенний лист на ветру, с колотящимся сердцем, словно пойманная в клетку птица. Подойдя к зеркалу, она увидела в нем свое отражение – бледное, измученное, словно призрачное, тень самой себя. В её глазах, когда-то полных любопытства и надежды, больше не было искры жизни, лишь усталость, отчаяние и бездонная, леденящая душу пустота.


Она поняла, что больше не может. Чаша ее терпения переполнилась. Она не может больше выдерживать давления этого проклятия, этой чудовищной ответственности, которую она на себя не брала. Она не может больше видеть боль и страдания мира, чувствовать чужую боль, как свою собственную. Она хочет покоя, тишины, забвения, хочет навсегда закрыть глаза и не видеть больше ничего.


Энни, словно лунатик, вышла из дома и направилась к морю. Ночь была темной, безлунной, черной, как душа проклятого грешника. Ветер выл, словно раненый зверь, а волны яростно бились о берег, словно пытались смыть с земли всю скверну, всю грязь, все человеческие грехи.


Она вошла в воду, не останавливаясь, не оглядываясь, словно повинуясь невидимому зову. Холод пронзил её тело, как тысячи ледяных игл, сковал её движения, парализовал волю. Но ей было все равно. Она чувствовала лишь облегчение – освобождение от мук, от страха, от проклятия, которое она несла на себе всю свою жизнь.


Вода накрыла её с головой, словно саван, утягивающий в пучину. Она закрыла глаза и отдалась на волю волн, которые нежно покачивали её, словно мать - уставшего ребенка. Она плыла, пока не перестала чувствовать берег под ногами, пока ноги не коснулись холодного, скользкого дна. Она плыла, пока не перестала чувствовать свое тело, пока каждая клеточка не онемела от холода. Она плыла, пока не перестала чувствовать… ничего.


Энни умерла. Она не стала целительницей, видящей сквозь тьму, ангелом-хранителем, спасающим заблудшие души. Она стала жертвой тьмы, которую не смогла победить, мотыльком, сгоревшим в пламени чужих страстей. Её дар, вместо того, чтобы возвысить ее, сломал её, уничтожил её, выпил до дна. И мир остался прежним – полным боли, страдания и отчаяния, не изменившись ни капли. И никто, кроме разве что доброго старика Эллая, молчаливо оплакивающего её у окна библиотеки, не узнал о том, какую страшную цену заплатила Энни за свой проклятый дар, за способность видеть то, что лучше бы никогда не видеть. Она просто исчезла, словно капля воды в бескрайнем океане, растворилась в вечной тьме, оставив после себя лишь тихую, пустую библиотеку, наполненную запахом пыльных книг и неразрешимую загадку – что же на самом деле скрывается за зеркальной гладью, и почему иногда тьма все-таки побеждает, даже тех, кто видит её лучше других, даже тех, кто отчаянно пытается ей противостоять.

[йогурт]

Илия рос в сиянии. Сиянии любви, веры и, прежде всего, сиянии своего отца, Епископа Августина. Августин был воплощением божественной благодати на земле. Его проповеди, произнесенные глубоким, резонирующим голосом, проникали в самые укромные уголки души, наполняя их надеждой и преданностью. Илия боготворил отца. Он видел в нем непоколебимого столпа, образец добродетели, человека, избранного Богом.

Их дом, величественный особняк рядом с собором, всегда был полон людей. Прихожане приходили за советом, благословением, поддержкой. Илия помнил, как маленьким сидел у отца на коленях, слушая их истории, и как Августин каждого утешал и наставлял. Он был центром их мира, маяком в бушующем океане жизни.

Но даже в этом сиянии иногда мелькали тени. Илия помнил страх, иногда проскальзывавший в глазах прихожан, когда они говорили с отцом. Он слышал шепот за спиной, обрывки фраз, которые умолкали, как только он приближался. Были и те, кто исчезал – прихожане, открыто критиковавшие Августина, люди, осмеливавшиеся ставить под сомнение его слова. Илия спрашивал отца об их исчезновении, но Августин всегда находил правдоподобное объяснение: кто-то уехал на лечение, кто-то отправился в паломничество, кто-то предал веру и покинул их. Илия верил ему. Он должен был верить.

С годами Илия начал замечать больше. Бесконечные пожертвования прихожан, возносившие богатство семьи Августина на недосягаемую высоту, контрастировали с нищетой, окружающей их. Строгая, почти фанатичная преданность прихожан отцу, напоминающая скорее религиозный культ, чем обычную общину. Илия пытался подавить эти сомнения, убеждая себя в правоте отца, в его святости. Он не мог допустить мысли, что его отец, его герой, мог быть чем-то иным, чем он представлял.

Когда Илии исполнилось двадцать, Августин скоропостижно скончался. Его смерть повергла общину в глубокий траур. Илия был разбит. Мир, казалось, рухнул вокруг него. После похорон он остался один в огромном, пустом доме, наполненном лишь эхом прошлого.

Однажды, разбирая вещи отца в его кабинете, Илия наткнулся на потайной ящик в старом письменном столе. Внутри лежала толстая папка, перевязанная шелковой лентой. Развязав ее дрожащими руками, Илия обнаружил документы, фотографии, письма – все они рассказывали ужасную историю.

Там были свидетельские показания жертв, подвергавшихся сексуальному насилию и манипуляциям со стороны Августина. Там были финансовые отчеты, показывающие, как отец присваивал пожертвования прихожан, используя их для личного обогащения. Там были письма, написанные от руки, адресованные людям, осмелившимся выступить против Августина, угрожающие им и их семьям.

С каждой прочитанной страницей Илия чувствовал, как мир, который он так тщательно выстраивал вокруг себя, рушится в пыль. Его отец, человек, которого он боготворил, оказался чудовищем. Он не был избранником Бога, он был деспотом, использовавшим веру людей для удовлетворения своих собственных гнусных потребностей. Он создал культ личности вокруг себя, подавляя и уничтожая тех, кто пытался его разоблачить.

Илия сидел в кресле отца, словно пораженный молнией. Мир вокруг померк. Он был раздавлен. Как он мог жить дальше, зная, что все, во что он верил, было ложью? Как он мог смотреть в глаза людям, которые так сильно любили и доверяли его отцу, зная, что он их предал?

Впервые в жизни Илия понял истинный смысл страха, который он видел в глазах прихожан. Он понял, что шепот за спиной был не чем иным, как отчаянной попыткой предупредить, предостеречь. Он понял, что исчезнувшие люди не уехали на лечение или в паломничество, они были устранены, чтобы заставить замолчать правду.

Но теперь Илия знал правду. И он знал, что не может молчать. Он был сыном чудовища, но он не должен был стать им. Перед ним стоял выбор: похоронить правду вместе с отцом или найти в себе силы раскрыть ее, даже если это означало разрушить остатки своего мира. Он знал, что путь, который ждет его впереди, будет труден и опасен, но он был готов. Он должен был быть готов. Ради жертв, ради себя, ради правды. Он должен был разрушить культ Августина и начать строить новый мир, основанный на честности и справедливости. Путь к искуплению только начинался.

[14]

Вот что делает с людьми отсутствие вайпа.